Вскоре после цареубийства 1 марта 1881 г. князь-революционер П.А. Кропоткин во втором номере издававшей им в Швейцарии газеты «Le Revolte» не без пафоса писал: «Теперь цари будут знать, что нельзя безнаказанно попирать народное право. <…> Событие 1 марта – это огромный шаг к грядущей революции в России».

Пройдет ровно четверть века, и ставший к тому времени одним из главных признанных вождей мирового анархо-движения Кропоткин в частном письме восхитится Марией Спиридоновой, застрелившей 16 января 1906 г. советника тамбовского губернского правления Луженовского, усмирявшего аграрные беспорядки. Сравнив юную эсерку с Софьей Перовской, лондонский изгнанник заявил, что эта «героическая девушка» «своими жертвами нанесла автократии больший урон, чем все наши писания».

Сам Кропоткин за свои почти восемьдесят лет жизни никого не убил, и удостоился быть названным Бернардом Шоу «одним из святых столетия».

Список людей им восхищавшихся, среди которых было немало подлинных гуманистов, получился бы довольно длинным. Но сегодня речь пойдет о другом, а именно: можно ли ставить знак равенства между любыми проявлениями террора как такового? И отчего террором прельщались люди подобные Кропоткину…

Однако для начала в день рождения мятежного князя и анархиста из Рюриковичей не мешает вспомнить кое-какие вехи его биографии.

Революционер-Рюрикович

Несомненно, Кропоткин был удивительной личностью. Выдающийся ученый-энциклопедист. Специалист в области орографии и гляциологии, автор капитального труда о рельефе Азиатского материка и одного из первых исследований о причинах «великого оледенения» в Европе. Неутомимый путешественник, поделавший более 70 тысяч верст по сибирским просторам, Приамурью и Забайкалью (за отчет об экспедиции ему была присуждена золотая медаль Императорского Русского географического общества, возглавлявшегося, между прочим, братом Александра II – великим князем Константином Николаевичем), первым из крупных европейских ученых побывавший в Маньчжурии. (Замечу в скобках, что в задачу казачьего офицера Кропоткина входили и военно-разведывательные цели.)

Вдумчивый историк, автор фундаментального труда о Великой Французской революции, остро критиковавший Ленина за установление диктатуры одной партии, гонения на инакомыслящих и «якобинские» методы «красного террора» (особенно за взятие заложников). Проницательный философ, на закате жизни работавший над новой «Этикой». Наконец, один из лучших русских мемуаристов: кропоткинские «Записки революционера» по праву считаются блестящим литературным памятником этого жанра и переведены на массу языков.

Товарищи по народническому подполью шутили, что Кропоткин имеет гораздо больше законных прав на российский престол, нежели Романовы. Рюрикович из смоленских князей, закончивший Пажеский корпус – самое привилегированное учебное заведение империи, лично известный Николаю I и Александру II, он был не состоявшимся кандидатом на любую государственную должность. Он мог стать министром (однажды даже получил такое предложение – от… Керенского), генерал-адъютантом Его Величества, президентом Академии наук. Но он каждый раз предпочитал оставаться самим собой.

Например, имея возможность по окончании корпуса выбрать службу в Генштабе и любом из полков лейб-гвардии Кропоткин, на удивление всем окружающим предпочел самое дальнее Амурское казачье войско.

Из секретарей Русского географического общества он угодил в Петропавловскую крепость за революционную пропаганду в рабочих кружках, а потом, чуть ли не единственный из народников, умудрился бежать (не из самой, правда, крепости, а из военного госпиталя).

Что касается Керенского, то он отвечал на его предложение так: «Я считаю ремесло чистильщика сапог более честным и полезным делом».

Практика терроризма

Существует мнение, что Россия была родиной политического терроризма. Я не знаю, кого в таком случае нужно считать первым русским террористом. Святополка Окаянного, умертвившего своих братьев Бориса и Глеба? Или, может быть, бояр-убийц Андрея Боголюбского? Ну, а как тогда быть с Брутом или с библейской Юдифью и Олоферном? И я не скажу ничего нового, если замечу, что всё же первым террористом на земле, наверно, следует считать Каина.

Вопрос о том, каждое ли убийство нужно соотносить с террором, в самом деле, размыт. Вот на Петра III или на его сына Павла I титулованные (или пока еще не титулованные, но вскоре пожалованные графами) заговорщики наваливаются толпой, затаптывая и забивая до смерти. Как это похоже на то, что проделывали скинхеды с несчастными мигрантами. Или на то, как «бригадисты» из нацистской «ОБ-88» (включая убийцу Станислава Маркелова и Анастасии Бабуровой) впятером резали насмерть антифашиста Рюхина.

Россия, конечно, не породила терроризм, хотя кое-что привнесла в него. С революционным террором, кстати, на порядок проще разобраться, чем с иным другим. Опять же мы здесь не первые, если помнить о французе Лувеле и австрийце Занде. И не Кропоткин первый, а еще Пушкин славил «цареубийственный» кинжал и демонстрировал в театре портрет убийцы герцога Беррийского седельщика Лувеля с собственноручной надписью: «Урок царям». Да, Пушкин тоже был «террористом» в «писаниях», но друзья-то действительно судились за умысел на цареубийство. Впрочем, «красный» террор (ну, не красный, конечно, но карбонарский что ли) начался с выстрелов и кинжального удара декабриста Каховского на Сенатской площади. На его «гамбургском» счету двое убитых (генерал-губернатор Милорадович и полковник Стюрлер) и один раненый (свитский штабс-капитан). Следующим уже вполне «красным» террористом был Дмитрий Каракозов, стрелявший в Александра II.

Народовольцы, начавшие с осуждения Нечаева и его методов, взявшись за бомбы, немедленно превратились из «бродячих апостолов» в политических убийц (как образно выразился о них Георгий Федотов). Это по образу и подобию их партии, начитавшись переводных мемуаров Веры Фигнер и Кропоткина, строили свои организации итальянские «Красные бригады» и немецкие «рафовцы».

И, если не ошибаюсь, то минирование железнодорожного полотна с целью взрыва царского поезда, — то именно народовольцы первыми применили этот партизанский метод террора. Первый такой опыт был проведён в окрестностях Александровска (ныне Запорожье), когда 18 ноября 1879 г., во время прохождения поезда с императором, Андрей Желябов лично соединил подведенные к мине электрические провода. Но взрыва не последовало.

Автор одной из последних по времени книг о «Народной воле», историк Григорий Кан из нескольких версий о причинах этой неудачи наиболее убедительной считает ту, согласно которой покушение не состоялось вследствие случайного повреждения проводов путевым обходчиком. Зато на другой день 19 ноября (1 декабря по нов. ст.) на дублирующем участке под Москвой заряд сработал как надо, но взорванным оказался не царский состав, а следовавший за ним поезд со свитой. Порядок следования двух идущих один за другим составов был изменен незадолго до их приближения к Москве, и народовольцы при отсутствии не только мобильной, но и радиосвязи об этом не знали.

Подкоп под полотно Московско-Курской дороги велся с сентября из специально снятого дома, «хозяевами» которого под видом мещан Сухороковых, были Софья Перовская и Лев Гартман. В роли руководителя акции выступал Александр Михайлов, в числе землекопов был Николай Морозов, будущий многолетний сиделец в крепостях и почетный академик.

Осужденный на пожизненное заключение и освобожденный вырванной в октябре 1905 г. у Николая II амнистией, Морозов принадлежал к таким же энциклопедистам, как и Кропоткин. За написанную в заключении работу «Периодические системы строения вещества: Теория образования химических элементов» ему была присуждена степень доктора наук honoris causa (без защиты диссертации), по представлению самого Менделеева.

Другим землекопом был Александр Баранников, принимавший активное участие в побеге Кропоткина в качестве кучера великолепного рысака по кличке «Варвар», умчавшего беглеца.

Жертв при взрыве поезда по случайности не было, поскольку в момент катастрофы состав замедлил ход. По какой-то зловещей гримасе истории взрыв «Невского экспресса», и тоже со второй попытки, произошел за 3 дня до 130-летия «юбилея» с пущенным народовольцами под откос сановным поездом. Только на сей раз повторение истории напрочь разошлось с определением Маркса, и обернулось как раз трагедией.

Возмездие

Народовольцы пользовались не только минами, бомбами и револьверами. Шли в ход и кинжалы (убийство шефа Корпуса жандармов графа Мезенцева и главы киевской жандармерии барона Гейкинга). Так что пушкинскому «Кинжалу» и десятой главе «Онегина» вторил Блок в «Возмездии», изображая новогоднюю народовольческую вечеринку, во время которой были и «жженка», и скрещенные над ней кинжалы, и старинные гайдамацкие песни.

Но при этом в том же 1881 г. исполком «Народной воли» категорически осудил анархиста Гито, смертельно ранившего американского президента Джеймса Гарфилда. «В стране, где свобода личности дает возможность честной идейной борьбы, — говорилось в соответствующем заявлении, — где свободная народная воля определяет не только закон, но и личность правителей, в такой стране политическое убийство как средство борьбы есть проявление того же духа деспотизма, уничтожение которого в России мы ставим своей задачей».

Напомню заодно, что дожившие до массового чекистско-большевистского террора престарелые народовольцы (те же Засулич, Фигнер, соратник Александра Ульянова Михаил Новорусский и другие, не говоря уже о Кропоткине) осудили его безоговорочно.

В свое время они подчеркивали, что лишь отвечают террором на репрессии правительства. Но одна форма террора всегда порождает другую. Летом все того же 1881 г. для борьбы с революционерами за пределами Российской империи была создана тайная «Священная дружина», вынесшая, по меньшей мере, три смертных приговора: участнику взрыва поезда под Москвой Гартману, другу и защитнику русских террористов французскому журналисту Анри Рошфору и Кропоткину, которого при дворе считали главным вдохновителем убийства Александра II.

Покушение на жизнь идейного вождя анархизма не было приведено в исполнение потому, что о готовящемся теракте ему было сообщено заблаговременно прознавшим про это Салтыковым-Щедриным. Узнав о намерении «Священной дружины», Кропоткин напечатал в своей газете «Le Revolte» заметку о том, что ему известно об инициаторах покушения и что их имена тотчас после него будут преданы огласке. Во избежание европейского скандала «белые» террористы пошли на попятную.

Связь времён

Спустя четверть века мстившие революционерам террористы-черносотенцы действовали куда решительней. В марте 1907 г. в Гранатном переулке в Москве несколькими выстрелами в спину был убит видный деятель кадетской партии, редактор либеральной газеты «Русские ведомости» Григорий Иоллос, начинавший общественную деятельность в качестве секретаря Юридического общества при Московском университете. Следствие по делу было прекращено, не выяснив личности убийцы.

При схожих обстоятельствах в октябре 1905 г. черносотенцем был убит большевик-«искровец» Николай Бауман, а на возвращавшихся с его похорон студентов на Манежной площади было совершено нападение «охотнорядцев», вооруженных кастетами и дубинками.

В 1908 г. прямо на своем рабочем месте был застрелен врач-народник Александр Караваев, экс-депутат Государственной Думы, принадлежавший к фракции трудовиков. Снова готовились покушения на Кропоткина и Милюкова. В марте 1922 г. в Берлине праворадикалы пытались стрелять в лидера кадетов. В результате пуля угодила во Владимира Набокова-старшего (известного до революции юриста, постоянного автора и редактора журнала «Право»), попытавшегося обезоружить террориста.

Невольно опять приходят в голову разные аналогии с «резонансным», как выражаются сейчас, убийством создателя Института верховенства права Маркелова и бросившейся на киллера Бабуровой. Это подлое и циничное преступление было совершенно на улице, в течение семидесяти лет носившей имя Кропоткина. Дом, где он родился и где до 1938 г. находился Музей Кропоткина (в нем сейчас помещается посольство Палестины), находится совсем неподалеку от Независимого пресс-центра. Юный князь провёл в этих местах первые пятнадцать лет жизни, причем в течение трех из них учился в Первой московской гимназии на Пречистенке. «Здесь же я прочел и «Войнаровского», написанного для меня братом на память…», — вспоминал Петр Алексеевич.

Морозным февральским днем 1921 г. аккурат мимо будущего места гибели Стаса и Насти тысячи москвичей провожали в последний путь творца идей абсолютной свободы.

Во время братоубийственной Гражданской войны Кропоткин не принял сторону красных и белых, а, удалившись в подмосковный Дмитров, сел за написание «Этики».

Из Дмитрова гроб с его телом был доставлен на Савеловский вокзал, а затем выставлен для прощания в Доме Союзов. На похороны, по пути следования на Новодевичье кладбище 13 февраля пришли не только анархисты, а представители всех левых течений – меньшевики, правые и левые эсеры, коммунисты. Проходя около дома Льва Толстого (где ныне мемориальный музей, находящийся в минуте ходьбы от места убийства адвоката и журналистки), катафалк с телом Кропоткина остановился. Шествие замерло, и хор пропел «Вечную память»… Если связь времен существует (лично я в этом убежден), – то, значит, это пелось не только во имя прошлого, но и во имя будущего. Раскрылась связь времён. Кумиры Стаса и Насти – людей левых убеждений, – эсдеки и анархи пропели тогда «Вечную память» и им тоже.

Эпилог

Вернусь к «проклятому» вопросу: существует ли оправдание террору?

Обер-лейтенант Пауль Зибер, он же Герой Советского Союза Николай Кузнецов действовал как террорист, не говоря уже о полковнике Клаусе фон Штаунффенберге, заложившем «адскую машинку» в ставке Гитлера. Для кого-то героями были и остаются Рамон Меркадер и Павел Судоплатов.

А эсеры, придумавшие свою «философию террора»? Они приносили себя в жертву, но старались сберечь жизни тех, кто случайно оказывался рядом с намеченной ими жертвой. Иван Каляев отказался бросать бомбу в карету великого князя Сергея Александровича, в которой находились дети и их опекунша Елизавета Федоровна. (Одного из детей звали Дима, он вырос, стал великим князем Дмитрием Павловичем и сам превратился в террориста, приняв участие в ликвидации Распутина).

А Камю написал пьесу «Праведники», читай «повешенный Каляев и погибшая от рук большевистских палачей великая княгиня Елизавета Федоровна».

Был еще такой кронштадтский матрос Борис Донской, несколько раз выходивший в Киеве на покушение против командующего оккупационными войсками на Украине генерал-фельдмаршала фон Эйхгорна в 1918 г. И он, подобно Каляеву, несколько раз рисковал жизнью. Оттого, что могли самовзорваться взрывчатые вещества (таких случаев было сколько угодно), оттого, что мимо проходил мальчик-разносчик или проезжал извозчик. У Донского оказалась именно каляевская постановка вопроса. Имея возможность скрыться, он после взрыва остался на месте и стал поджидать стражу. Левый эсер Донской добровольно сдался для того, чтобы взять ответственность за теракт от имени своей партии и разъяснить смысл своей «философии».

В итоге он добровольно пошел на истязания, которым его подвергли на допросах, а потом и на виселицу. Как все это не похоже на современный терроризм. На выстрелы в затылок и скрывающие лица маски, напоминающие отвратительные личины (по Далю: «накладная рожа, харя, маска») опричников на кровавых пирах Ивана Грозного.

Правда и то, что «этический» революционер Кропоткин с энтузиазмом писал об одном терроре, и в ужасе отворачивался от другого террора. Правда и то, что западный гуманист Ромен Роллан высказался о самом анархисте в таких словах: «Кропоткин был тем, о чем Толстой только писал. Он просто и естественно воплотил… тот идеал моральной чистоты, спокойного ясного самоотречения и совершенной любви к людям, которого мятущийся гений Толстого… достигал лишь в искусстве».

А как же с ответом на «проклятый» вопрос? Боюсь, что ответа на него до конца не знал и Достоевский: иначе едва ли он вынашивал бы замысел такой концовки «Братьев Карамазовых», когда его любимый герой Алеша оказывается в рядах народовольцев и заканчивает свою жизнь на эшафоте.

Материал подготовлен для «Частного корреспондента»